— Вихров, здорово, братко! — сказал Дерпа, останавливаясь и нагибаясь с седла. — Ты где пропадал?
— По делу ездил.
— А-а… То-то тебя на совещании не было… Ты ничего не знаешь?
— Нет. А что?
— Сейчас выступаем.
— Куда?
— Да хоть на Львов. Четвертая дивизия, сказывали, крепко панам наломала. До самой речки гнала. А там еще шестая им под хвост всыпала.
— Ловко!.. Постой, а это что у тебя? Где достал? — Вихров показал на огромный тяжелый меч, висевший на боку Дерпы.
Дерпа усмехнулся.
— В замке достал. Добрая штука, — сказал он. — Теперь зараз по две головы буду рубать. Такой не сломается. — Он до половины вытащил меч и с силой сунул его в ножны. — Ну, бувайте, хлопцы! — Дерпа сделал знак рукой и, пришпорив лошадь, помчался по улице.
9
Сражение на львовском плацдарме началось 14 августа. В последующие дни Конная армия вела упорные бои за переправы через Западный Буг. Удачная переправа 6-й и 4-й дивизий и успешная борьба с авангардами белополяков на подступах к городу давали уверенность в быстром овладении львовским узлом.
Реввоенсовет Конной армии поставил дивизиям задачу — стремительным ударом с севера и юга захватить Львов.
Несмотря на отчаянное сопротивление белополяков и на их большое превосходство в численности и вооружении, операция, на Львовском плацдарме развивалась быстро и успешно. К вечеру 17 августа части Конной армии вели бой в пяти верстах от города. Во Львове уже создавались рабочие отряды.
В то время как головные дивизии дрались на подступах к Львову, 11-я дивизия переправилась с боем у Краше и, очистив от противника Буек, быстрым маршем подходила к месту сражения. Впереди, за поросшими лесом холмами, раскатывался пушечный грохот. От беспрестанных взрывов содрогалась земля… Эхо шумело в лесу.
Морозов нагнал первую бригаду на малом привале в дубовой роще, у речки. Он остановил горячившегося дончака у самой опушки. Вдоль нее между деревьями спали вповалку у ног лошадей бойцы первой бригады. Прямо против того места, где остановился начдив, раскинувшись навзничь, у обочины дороги лежал красивый казак. Нагнувшись с седла, Морозов узнал в нем Харламова. В его руке были крепко зажаты поводья. Золотисто-рыжая лошадь его с проступившими ребрами, поджав ноги под брюхо и опустив голову, тоже дремала. Подле Харламова, положив ему на живот голову, лежал Митька Лопатин. Вокруг них — кто навзничь, кто приткнувшись боком к товарищу — спали бойцы. Красноватые лучи всходившего солнца, пробиваясь между стволами деревьев, ложились на пыльные лица бойцов, играли на стременах и оружии. Вокруг было тихо. Только вдали по-прежнему слышался тревожный гул канонады.
Морозов покачал головой и оглянулся на ординарца.
— Ну и крепко же спят, Федор Максимыч! — заметил Абрам. — Разбудить, что ль?
— Не надо, — тихо сказал Морозов. — Устали ребята. Пусть отдохнут.
Он поехал обочиной дороги, пробиваясь между спавшими красноармейцами. Немолодой рыжеватый боец в кожаной куртке, с белыми шрамами на искромсанном шашкой лице приподнялся на локте, мутными глазами взглянул на начдива, пробормотал что-то и опять повалился на бок. В стороне от дороги рядом с лошадью спал старый трубач. Голова его покоилась на боку лошади. Он мерно посапывал большим красным носом, придерживая между коленями сигнальную трубу с истертым, когда-то золоченым шнуром. Морозов подъехал к нему.
— Климов! — тихо окликнул начдив. — А ну-ка, проснись!
— А? Чего?
Климов приоткрыл один глаз и, увидев начдива, живо вскочил. Вслед за ним шумно поднялась лошадь.
— Где комбриг? — спросил Морозов.
Климов поспешно перекинул трубу за спину и сказал сиплым голосом:
— Только сейчас проходил, товарищ начдив.
— Давно здесь стоите?
— Минут десять, больше не будет.
— Так… Ну, ну, ложись, отдыхай…
Морозов тронул лошадь вдоль извилистого берега речки. В чаще чуть слышно постукивал дятел. Начдив слушал дятла, а сам посматривал на убегавшую вверх лесную панораму. Начинаясь низкорослыми ветвистыми грабами, стройными соснами, широкими кленами с темно-зелеными блестящими листьями, лес в глубине все больше густел и, как по огромным ступеням, сплошной Массой поднимался уступами в гору. Там, на самой вершине, картина венчалась могучими буками, уходившими высоченными кронами почти под самые облака.
Над головой Морозова со свистом пронеслась стайка стрижей. Он проследил их полет, повернул голову и увидел пестрое семейство клестов. Выделяясь красными перышками на зеленой листве, клест выклевывал изогнутым клювом смолистые зерна из шишки. Подле него копошилась желтоватая самка. Рыжеватые овсянки прыгали с ветки на ветку. Слышалось их незатейливое, но мелодичное пение. Оливковые малиновки, поблескивая желтыми грудками, перелетали тропинку. Быстро перебегали в траве хохлатые жаворонки. Все это перекликалось на разные голоса, щебетало и пело.
Морозов с малых лет хорошо знал всех этих маленьких обитателей лесов и полей и теперь, слушая птичий хор, невольно припомнил, как вместе с товарищами когда-то ходил искать птичьи гнезда… «А ведь нехорошо делали», — попенял он на себя, вспоминая ребячьи проказы.
Миновав батарейные упряжки с орудиями и зарядными ящиками, Морозов спустился к песчаному берегу речки. Над водой сидел на корточках худой сутулый боец. Услышав конский топот, он повернул голову, и начдив увидел желтое сморщенное лицо с раскосыми глазами.
— А ты, Ли Сян, чего не спишь? — узнав красноармейца и подъезжая к нему, спросил Морозов.
— Лука мыл, товарись начдив. Польский пана мало-мало лука моя сытылял, — быстро вскакивая, скороговоркой ответил китаец.
— Так, может, тебя в лазарет? Китаец отрицательно покачал головой.
— Наши лебята смеяться будет… Нет, Ли Сян лаза-лета не надо.
Морозов веселыми глазами посмотрел на него.
— Ишь ты, какой боевой!.. Комбриг где, не видел?
Ли Сян показал в сторону опушки.
Там на широком пне сидел Колпаков и грыз сухарь. Морозов окликнул его. Колпаков поспешно сунул в карман сухарь и, придерживая шашку, подбежал к начдиву.
— Почему без охранения? — спросил Морозов сурово. Колпаков виновато потупился.
— Сам знаешь, Федор Максимыч, как на заре спится, — сказал он, не глядя на начдива. — Я и решил, пусть ребята поспят. Шутка сказать, подряд двое суток не спавши. Да ведь я только четверть часа…
— То, что дал отдохнуть, это ты правильно сделал, — сказал Морозов, слезая с лошади и подавая поводья Абраму. — Но то, что без охранения, — это недопустимая халатность, товарищ комбриг. И чтоб впредь этого не было.
Он расстегнул полевую сумку, вынул карту и, водя по ней пальцем, сказал:
— Значит, так: бригаде наступать вдоль шоссе и захватить Вильку-Шляхетскую. Левее тебя, в районе Зубржица, третья бригада. Она наступает на Мыклашов. Правее Особая бригада наступает на фольварк Пруссы… Понятна задача?
— Понятна! — смахивая крошки с усов, ответил комбриг. — Можно ехать?
— Постой, — сказал Морозов. — Как настроение? Колпаков, пожав плечами, поднял на начдива красные от бессонницы глаза.
— Бойцы который день не евши, Федор Максимыч. Неделю хлеба не видели… А настроение?.. Что ж, настроение, как всегда, боевое. На это не жалуемся. Только вот животы подвело… Да и отдохнуть бы надо.
Морозов пристально посмотрел на него и, показывая плетью в сторону Львова, сказал:
— Вот там будет отдых… Давай выступление!
— По ко-ням! — нараспев крикнул комбриг.
Бойцы зашевелились. Ординарец подвел лошадь комбригу. Колпаков потрогал подпругу — хорошо ли затянута — и привычным движением сел в седло. Солнечный луч блеснул на золотом галуне его ярко-красных штанов. Он обернулся к рядам и подал команду.
Дорога шла лесом. Растянувшись колонной, бригада на рысях подходила к опушке. Впереди показались холмы. Узкие петли дороги, огибая лощины и вымоины, уходили к вершине большой лысой горы. Вправо желтело большое поле пшеницы. За ним в голубеющей мгле темнела неровная полоска далекого леса. Влево, где горизонт ограничивался поросшей лесом высокой горой, слышались частые ружейные выстрелы. Стрельба то затихала то вновь разгоралась, словно в пылавший костер кто-то подбрасывал охапки зеленого вереска.
Навстречу колонне показалась санитарная линейка. Ее сопровождало несколько всадников на разномастных лошадях. В линейке лежал человек, накрытый с головой красным знаменем. По тому, как неестественно тряслась его голова, постукивая о заднюю стенку линейки, было видно, что он мертв.
— Кого везете, товарищи? — спросил Морозов.
— Начдива, — хмуро сказал один из конвойных.
— Начдива?! Какого начдива?
— Литунова…
Весть мгновенно облетела полки. Стихли разговоры. Бойцы, обнажив головы, в строгом молчании проезжали мимо линейки…
